Вернуться в осень. Книга вторая - Страница 96

К Домму подходила уже волна. Огромная волна людских голов, заполнившая не только дороги, но и перелески и поля. За день до окончания пути Листок умудрился все-таки кое-как остановить эту волну, и собрать к себе командиров. Командиры, собравшиеся на небольшой площади пристоличного городка, сами собой образовывали волну…

Листок смотрел на них и объяснял. Разъяснял, показывал на огромной схеме, и опять объяснял. Разжевывал и клал в рот. Не надеясь на ум и сообразительность, на логику и командирскую «косточку». Говорил, объявлял и приказывал. Пугал, призывал к точности, дисциплине и порядку…

И, на какой-то свой ужас, наперекор врожденному скептицизму, с удивлением видел – это все действует… Действует, холера их всех раздери! Еще, оказывается, существует единый штаб, единое командование. Его внимательно и сосредоточенно слушают, и ему внимают. Вокруг одни серьезные глаза, большинство торопливо записывают – не на кого даже гаркнуть в сердцах, – просто так, чтобы скинуть скопившееся напряжение. Или, по малодушию, обидеться и сложить с себя полномочия – мол, не хотите слушаться, так сами и командуйте…

Не выйдет. Не получится так легко отделаться, не получится пустить вздох малодушия внутрь. Потому что – все это, все это море людей, целый океан людских судеб – пока еще подчинялся только ему. Его штабу. Его родным помощникам и заместителям…

Он тогда вздохнул. И потихоньку показал кулак улыбающемуся доктору. Может, что-то и выйдет. Может, что-то и получится – завтра. Если все это действительно так, как кажется…

А «завтра» началось с победы. Даже с двух, и даже с трех побед. Домм окружали три концентрические линии обороны. Достаточно продуманные еще сотни лет назад. С автоматическими пулеметными турелями, с запасными рубежами, с проработанными путями отхода и маневрирования. Но абсолютно не рассчитанные на волну…

Две линии они взяли сходу, просто захлестнув необозримым морем людей, у которых при виде крови и смерти товарищей начала просыпаться ярость…

У третей, самой укрепленной линии, Листок остановил людей. Не оттого, что могли бы не взять этот рубеж, а потому что ему стали комом в горле глупые и бесполезные смерти. По совету доктора приказал немного «повыть» – небо, казалось, сотряслось и наполнилось громом, когда вся эта необозримая масса народа задрала головы и начала выполнять приказ. Некоторое время методично выматывал начавших психовать родеров, отдельными и точными ударами – пока не довел их до точки кипения, и пока они сами не принялись «шалить»: одни – чуть ли не бросаться в атаку, другие в бегство. Потом единым «ахом» быстро взял этот рубеж. Почти без смертей и крови. Прошел город и вплотную подступил к высоким стенам Императорской Академии…

И сразу остановил людей. Потому что здесь должно было начаться главное. Здесь был Центр. Центр власти и силы. Здесь совсем недавно полегло много друзей. Хороших друзей…

Он, естественно, был прав. Крупнокалиберные пулеметные турели перекрывали и страховали все сектора. Специальная система контролировала и дублировала любое направление. Продуманные консоли безопасности могли поднять в воздух любой прилегающий район. Но дело было не в этом… Он сам не знал в чем. Но делал свою работу, потому что иначе нельзя, потому что просто должен был сделать.

И сделал. Сделал все правильно – насколько было возможно. Собрал инженеров и техников, некоторых пленных родеров, разложил карту и подумал. Обезопасил направление, более-менее очистил один из путей, четко вычисленными и направленными ударами вывел из строя некоторые огневые точки. Не давая времени опомниться и восстановиться, и теряя под огнем людей, – заложил взрывчатку и поднял в воздух одну из высоких стен. И, так же не оставляя времени опомниться, бросил в атаку людскую волну…

Мир перевернулся вверх дном. Кровь смешалась с землей, небо заволокло тяжелыми клубами дыма. Оставшиеся скрытые орудия косили народ, как сухую траву, – но ярость, перемешанная с хрипом и раненным стоном, – заглушала даже треск пулеметов и разрывы гранат. Невозможно остановить тех, кто останавливаться не хотел. И видел уже жизнь – другой. Если только не найти ключ к его страху…

Бой продолжался целый день. Дым, огонь и смерть, вместе с тяжелым запахом пороха и чадящих трупов – мотались по воздуху, как смрадный бич какого-то безумия. Люди падали, но снова поднимались, снова и снова, и бросались вперед. И вгрызались в землю, отстаивая каждый шаг. Земля превратилась в скользкое месиво, вспаханное воронками, железом, плотью и кровью. Тысячи людей, тысячи безымянных героев остались лежать там, среди дыма, разрывов и надсадного воя пуль – уже навсегда потерявших надежду увидеть то, к чему стремились. О чем мечтали. Обычную, воспетую тысячелетиями, человеческую жизнь…

И они прорвались. Уставшие, с безумными глазами, – ворвались внутрь и вдрызг поразбивали пулеметные турели, вместе с генераторами охраны, – Листок не успел даже сказать «Ой». Потом рванули дальше, к внутреннему периметру, сквозь дым и искры пожара. И вдруг остановились… Они бы остановились и стояли, так и не сделав шаг вперед, но сзади напирали все новые и новые люди, вливающиеся через разбитые стены, и им пришлось невольно продвинуться на несколько шагов. Прямо к молчаливым неподвижным цепям ургов…

Плотные черные шеренги страшных людей стояли и ждали. Спокойно, не выказывая даже малейшего признака волнения или беспокойства. Стояли и смотрели. И в пустых черных глазах не отражалось ничего. Совсем ничего…

В воздухе быстро наступала тишина. Больше не захлебывались воем пулеметы, не гремели разрывы, ни заходились в ярости атакующие. Только потрескивание пылающих стен, да стоны раненных – фоном доносившиеся с поля боя, немного нарушали быстро опускающуюся почти мертвую тишину. Никто и никогда еще не сталкивался так вплотную с нежитью. И с таким количеством – нежити…